Я уже не знаю, может быть я и схватил бы ее и придушил на месте, хотя обычно вустеровское благодушие всегда берет верх надо мной, да и весьма скоро в комнате появился Дживз, неся на подносе стаканы и шейкер, наполненный до краев можжевеловым соком. Бобби быстренько выпила свой стакан и оставила нас, бросив что ей надо переодеться к ужину. И мы остались вдвоем, как в боевике два супермена перед грядущей схваткой.
— Ну, Дживз, — сказал я.
— Сэр?
— Мисс Уикам мне все рассказала.
— О, понятно, сэр.
— Я бы прокомментировал это иначе, тоже начинается на «по»: по…
— Поклеп, сэр?
— Именно. Я оказался в очень неприятном положении. И все благодаря тебе.
— Да, сэр.
— Теперь обо мне все станут говорить, что я чокнутый.
— Далеко не все, сэр. Только узкий круг людей, собравшийся ныне в Бринкли.
— Ты возвестил на весь белый свет, что у меня крыша поехала!
— Я не видел другого выхода, сэр.
— И знаешь что, мне очень странно, почему тебе так легко поверили.
— Почему, сэр?
— Потому что в твоей истории есть одно большое «но».
— Какое же, сэр?
— Ты называешь меня «сэр», и это звучит как оскорбление. А ведь сливочник-то был в комнате Глоссопа! Что ты на это скажешь?
— По моему совету, сэр, он сказал, что забрал сливочник из вашей комнаты, когда узнал, что этот предмет был украден вами из комнаты мистера Крима.
Я опешил.
— Ты хочешь сказать, — прогремел я (хорошее слово), — ты хочешь сказать, что в глазах остальных я не только псих, но и клептоман.
— Исключительно в глазах узкого круга людей, собравшихся в Бринкли.
— Неужели ты веришь сам тому, что говоришь. Неужели ты думаешь, что Кримы станут хранить благородное молчание. Они будут собираться у себя за столом и пережевывать это годами. Они вернутся в свою Америку и протрубят об этом от скалистых берегов штата Мэн до национального парка Эверглейдс. И кончится тем, что когда я поеду туда в следующий раз, в какой бы дом я ни пришел, везде на меня будут смотреть как на чокнутого и пересчитывать после меня все свое столовое серебро. Как я могу теперь сесть за один стол с Ма Крим, которая теперь будет со мной ласковой. Как это унизительно для меня как Вустера, Дживз.
— Сэр, мой вам совет, мужайтесь, это вам как испытание. На свете есть много хороших коктейлей. Хотите, я вам еще налью?
— Налей непременно.
— И мы всегда должны помнит, что сказал поэт Лонгфеллоу.
— И что он тебе сказал?
— Каков бы ни был ваш урон, да будет ваш спокоен сон. Когда вы подумаете, что спасли мистера Траверса, вам станет легче.
Он знал, что сказать, этот Дживз. И тут я вспомнил про десятифунтовые переводы в конвертах, что я получал от дядюшки Тома в школьные годы, и сердце мое дрогнуло. Я не стану показывать перед всеми своих слез, а скажу вам официально, как все это закончилось:
— Ты прав, друг мой Дживз!…